Содержание
Как всё устроено: Продавец в ларьке
О войне с палатками
Когда пару лет назад началось наступление мэра на палатки, мы решили с этим не связываться и уйти в магазин. Мы понимали, что Собянин пришёл недавно и эти палатки он будет закрывать точно. Первое время, когда человек служит на своём посту, он не коррупционер, ни в коем случае, он честный паренёк, всё делает правильно — мы думали, что отмазаться невозможно. Если расположение твоей палатки утверждают в новом плане, всё равно нужно делать ремонт: серый сайдинг, которым обшивали все палатки. Чтоб от этого откреститься, я просто сдал палатку в аренду. Нашёлся тот, кто глупее меня. Он эту палатку увидел за низкую цену, взял и радовался. А потом к нему подошли и сказали: «Дорогой, нужно делать ремонт». И он этот ремонт сделал за меня. Первое горячее время прошло, закончился договор аренды, и мы этого торговца выселили.
У меня все эти государственные запреты не вызывают какого-то отторжения. Мы не думали, как этому противостоять — все думали, скорее, как от этого спрятаться: найти деньги на ремонт или свалить по-быстренькому. А плохого ничего не думали. Лично я такой же, я так же ищу варианты, как подзаработать денег, где купить, где продать. Честно или нечестно.
Есть Госплан. И этот Госплан Собянин должен выполнить. В нём указывается: облагородить город, внешний вид тех же торговых точек, сделать парки, сделать что-то, чтобы люди сверху — Путин, Медведев — обратили на тебя внимание. Как милицию в полицию переименовали: вроде бы ерунда, а сколько шумихи вокруг этого подняли. Так и здесь. Перекрасить палатки в серый цвет — это мелочь, но сколько шумихи было. Вроде бы человек сделал что-то глобальное, по сути, не сделав ничего.
О схеме размещения палаток
Стоит палаточка в запрещённом по закону месте, то есть рядом с остановкой. Подходит милиционер, налоговая или кто-то из префектуры (три органа, которые могут тебя выгнать) и говорит: «Здравствуйте, Максима Викторовича палатка? За месяц вы должны заплатить». Цены небольшие: 5−6 тысяч за торговлю в запрещённом месте. С миру по нитке, и люди за счёт этого живут, менты, префектура. В некоторых местах, конечно, палатки убрали, там люди, скорее всего, не смогли договориться. Где-то, может, молодой начальник пришёл сразу после института — пока ещё злой, и ему нужно показать, какой он храбрый, доблестный и не берёт взяток. Я лично не верю в добрые дела. Я сам всё делаю за деньги.
О том, как открыть палатку
Палатку я беру в аренду. Есть какие-то аукционы для малого бизнеса, чтобы арендовать их напрямую у города, но это сложно, бумажки надо какие-то собирать. Гораздо проще взять её в субаренду. Есть специальные риелторские конторы, которые таким видом аренды занимаются. Стоит 30−35 тысяч рублей в отдалённых районах, около метро может 120 тысяч стоить.
Все товары заказываешь в интернете. Просто вбиваешь «шоколад Алёнка оптом» — и тебе партию к твоему ларьку привезут. Так же пиво, сигареты, шоколадки. Потом я открыл ещё палатку с овощами-фруктами — за ними ездил на оптовую базу, туда с Кавказа приезжают фуры с фруктами, овощами, дынями, арбузами. По списку покупаешь, что тебе нужно, отбираешь хороший товар.
О запрете на продажу алкоголя
Большая часть выручки продуктовой палатки — это алкоголь. Поэтому не знаю, что с ними будет, если они и правда перестанут его продавать. Мы не перестали. Причём торговля из-под полы денег приносит больше, чем если продавать по закону. Люди знают, где это есть, и они туда идут как к наркотикам. А мы делаем цену даже чуть ниже, чем можно купить днём.
Приходят покупать и синенькие такие полузомби, и вроде бы приличные люди — галстук, дорогой красивый костюм, хорошая причёска. Женщины, кстати, покупают редко. Но ситуации бывают разные, пьют все. Если алкаш пришёл, ему нужна дешёвая водка по сто рублей, две бутылки. Приходит после него какая-нибудь девушка, покупает второпях: видать, сидят где-то в квартире, отдыхают с ребятами. Ей нужно вино дорогое, и отдаёт те же 200 рублей.
Менты всё знают, они не дураки — уж точне умнее, чем я. Ко мне сразу пришёл человек в форме, говорит: «Продаёте?» Я понял, что бесполезно отмазываться, лучше по-хорошему. После того разговора я уже ничего не боялся, продавал уже спокойно. Не внаглую, конечно. Есть те, кто сначала не хочет платить, но месяца через два они прекращают протестовать. Потому что находится миллион причин закрыть палатку. Бывают люди принципиальные, у них находят алкоголь, а они: «Это не моё, доказывайте через суд». Я знаю такие случаи, когда человеку банально пакет спайса закидывают под витрину. Через два дня приходят с обыском. Доказывать тому, кто тебя обвиняет, кто тебя в руках держит, кто всё знает, — это маразм. Но с тех, кто не продаёт из-под полы, взятки гладки.
О покупателях
Вот ты едешь в метро, и напротив десятки людей. У тебя к ним нет ни вопросов, ни претензий, ты ничего к ним не чувствуешь. Доехал до места учёбы, работы — свободен. А здесь целый день подходят люди, каждому из них хочется сказать: «Брат, спасибо, ты мне деньги принёс». И тебе кажется, что эти люди делают тебе добро, чувствуешь себя ханом, которому дары приносят.
Даже невежливые, неприятные люди всё равно тебе приносят деньги. Была такая тётка, она всё время пыталась меня закрыть, но постоянно что-то у меня покупала. Она брала, например, килограмм нектаринов. А на другой день спускалась и брала уже яблок и ругала мои нектарины за всякую ерунду, что у них косточки были разломаны или что один где-то был немного подгнивший. Я улыбался: «Пожалуйста, извините, что так получилось» — и накладывал.
Самое мёртвое время года — это лето, потому что летом вообще людей нет в Москве. И эти овощи-фрукты никому не нужны, все что-то везут с дач. Я летом подрёмывал, у меня ноутбук стоял с интернетом, играл в компьютерные игры. А вот зимой начинается торговля, все приезжают в Москву.
Особенно под Новый год все массово закупаются. Я на это время всегда сам сажусь в палатку, смотрю, как из бункера, и за окном у всех такие глаза бешеные: «Дешевле у вас вчера на два рубля были, почему сегодня подорожало? О, хорошие огурцы, давайте мне сюда срочно!»
О хитростях
В общем, я всегда стараюсь разговаривать вежливо. Если вижу, что ретивый покупатель, то всем своим видом показываю, что для него товар выбираю особенно тщательно. Нужно всё время на контакт идти, не только в торговле, и в жизни. Это незаметные фразы: «Как прошёл ваш день? Устали, наверное, с работы едете?» — всё, он на следующий день обязательно к тебе придёт.
И ещё — цены хоть на рубль дешевле, чем у соседа. И соседу не обидно, и человек из-за этого рубля к тебе придёт второй и третий раз. А мне от рубля не убудет точно. Но вот в плане просроченных товаров я очень педантичен. Это больше не про шоколадки, конечно. С фруктами и овощами я тщательно выбираю всегда. Когда что-то начинает нетоварный вид приобретать, у меня есть мама, бабушка, сестрёнка, есть девушка — всё это в мешок. Я думаю, гигантскому пакету мандаринов любая девушка будет рада. Не тухлых, просто они чуть-чуть подвяли. В конце концов, мы их вместе съедим.
Кстати, покупатели различаются по районам. Например, Митино и Тушино — разные районы, хоть находятся рядом. В Тушине важно цены ставить ниже. А в Митине людям на цену плевать в большинстве своём, и первое, на что они смотрят, — это как у тебя на витрине красиво всё разложено, внешний вид. Просто видишь со временем и делаешь то, что им нужно.
О смерти палаток
В ближайшее время я перестану торговать в палатке. Сайт хороший стоит 20, даже пусть 100 тысяч рублей. Двадцать опытных контакт-менеджеров его раскручивают на первые позиции. Ты отдаёшь эту сумму единовременно, и она у тебя отмывается очень быстро. Люди большую часть времени проводят за компьютером, и иметь поляночку там — просто сказка! Не нужно платить за аренду, склад, не нужно платить водителю, чтоб он привозил товар.
Я не думаю, что палатки в Москве совсем исчезнут, просто в какой-то момент их развелось как грязи. Они прогорают, мрут, как мухи, находятся новые, которые лезут и лезут, потому что всё это делается очень просто и никто за это не гоняет — огромная, гигантская конкуренция. Сейчас основная масса уходит на просторы интернета, это ещё не паханая борозда. И там ещё очень много места для тех же прогоревших лоточников. Всё стадо раньше паслось на одном лужке, появился второй лужок — все разделились, и травы всем хватает.
Моя шоколадная беби (5 стр.)
Попелыхе тему, и она смирилась:
– Был мужик. Когда приехал, откуда – никто не знает. Бабка радостная ходила, мужика того Лешей называла. Он два дня побыл и уехал.
– Куда?
– А никто не знает. Васька наш говорил, что утром рано видел, как он на попутку садился, в сторону Кускова.
– Как он выглядел?
– Да я один раз его видела, вечером поздно. Лет тридцать пять, говнистый такой…
– Рост?
– Да тебе по плечо будет. Куртка на нем старая была, шапка.
– На лицо какой?
– А никакой, только щурится всегда.
Сытов понимал, что искать «никакого говнистого» Лешу, уехавшего на попутке в сторону Кускова, просто смешно. Сытов не знал, что ищет и кого ищет. Но его уже понесло. Сложности его возбуждали, и внутри заработал мотор, всегда толкавший Сытова только вперед.
Кэт сидела с ногами на кровати. За окном темнело, а Сытов все не приходил. Куда он умчался? «Сытов, – звала она про себя, – ну скорее приходи, скорее!» Уже через два дня – на работу, и видеться придется снова урывками.
Вообще-то Кэт садик любила. Ее сначала никуда не брали на работу, но нянечек в садиках всегда не хватало.
– Посмотрим, – сказала заведующая, – если дети пугаться не будут.
Дети ее не пугались. Кэт позволила им обследовать себя на цвет, на запах, на ощупь. Они это делали с удовольствием, потому что Кэт была какая-то не такая. В сон-час, когда, прикрикнув на непослушных, чтобы те засыпали, воспитатели удалялись, Кэт слушала за дверями веселую возню. Сначала она только подглядывала в щелку, потом стала тихонько к ним пробираться и принимать участие в веселье.
– Только шепотом, – предупреждала она.
Они устраивали беззвучные пантомимы, шепотом пели песни и хохотали в подушки. Однажды Кэт попалась. Заведующая вызвала ее к себе и, брезгливо отворачиваясь в сторону, сказала:
– Иванова, я тебя уволю. У тебя сознание на уровне морской свинки. Тебя дети Катькой зовут! Тебя же близко к ним подпускать нельзя!
Кэт молчала. Она мысленно пририсовала заведующей поросячий пятачок, ушки, хвостик пружинкой и заулыбалась.
– Ты чего лыбишься, дура! – заорала та. – Вон отсюда!
Кэт не уволили, но теперь она все больше торчала на кухне. Однажды услышала, как в запретное время в щелку ее шепотом зовут дети:
– Кать! Ну, Кать! Ну, иди сюда!
Кэт показала в сторону двери язык, там прыснули хором, утыкаясь носами в подушки.
– Кэт, – сказал Сытов, заходя наконец в избушку, – рано утром мы поедем по важному делу. Не дуйся, беби. Так надо.
Они забылись недолгим сном рядом, без любви и без страсти, как давние супруги. Кэт повздыхала тихонько и успокоилась.
Затемно Сытов вышел греть машину, а Кэт, с трудом раздирая глаза, дрожа от холода, натянула джинсы. Сытов закинул часть бабкиных консервов в багажник, и они тронулись.
Определенного плана действий у Сытова не было. Он полагался на свою безошибочную реакцию в конкретных обстоятельствах. Чем малодоступнее была цель, тем больше разжигала она его энергию. Острые ощущения он любил, и, если их почему-то не было, сам таких искал.
У Кэт слипались глаза. Но заснуть она не могла себе позволить. С тех пор как Сытов посадил ее в машину, она познала наркотик быстрой езды. Всем своим страстным существом она принимала участие в этом действе: садилась только на переднее сиденье, и ни одна мышца ее тела никогда не расслаблялась. Она летела вперед вместе с машиной, принимая в этом почти физическое участие.
В Кускове они произвели впечатление приземлившегося НЛО. Сытов долго мотался по грязной жиже улиц, пугая местных жителей серебристым «Мерседесом» и темнокожей беби. Мужики и бабы тупо мотали головами, уставившись на Кэт, похоже, не воспринимая смысл сытовских вопросов.
Тогда он запер Кэт в машине и пошел один. Ему повезло неожиданно и сразу. Толстая продавщица в магазине, где продавалось все – от трусов до соли, – уверенно закивала головой:
– Три дня назад приходил мужик, ага. Первый раз его видела. Ага, лет тридцать пять, невзрачный, в куртке, в шапке. Купил вина бутылку, чай. Я почему запомнила: ну, не местный, во-первых, а когда расплачивался – смотрю, татуировка у него на пальце, – она захихикала, – распятие вроде… Иди к Торгашихе, он с ее мужиком разговаривал, может, они че знают.
Наконец-то Сытов взял след. Он подошел к машине радостный, крикнул:
– Я фартовый, беби!
Кэт опять ничего не поняла, но заулыбалась, потому что улыбался Сытов.
Бывает, в анекдоте отражена мудрость, опыт веков, философская идея, мнение, и позиция автора там ясна. Какие Вы знаете самые неоднозначные и спорные анекдоты?
Люся Ширшова 34 2 года назад Пользователь TheQuestion
У меня нет любимых мудрых анекдотов, но есть любимые анекдоты категории «бэ» с участием мудрых людей.
Великий философ Фридрих Ницше был добрый и веселый человек.
Один раз он пошел в магазин за хлебом.
Толстая продавщица на хлебном отделе очень любила издеваться над добрым и веселым философом. Ницше терпеть ее не мог.
— Ну что, Ницше, — сказала толстая продавщица, завидев Фридриха. — За хлебом небось прискакал? Любишь хлебушек-то?
— Обожаю, — сдержанно ответил Ницше.
— А ты его пёк, чтобы вот так его жрать? — вкрадчиво спросила вдруг продавщица. — Ты вообще когда-нибудь пёк хлеб? А, Ницше?
— Я? Пёк хлеб? — переспросил Ницше.
— Ты в уши долбишься, Ницше?
— Нет, — сказал Ницше. — На оба вопроса — нет.
Великий философ умел быть лаконичным.
— Вот испеки сначала, а там поговорим, — триумфально закончила продавщица.
— Секундочку, — сказал Ницше. — Если я буду печь хлеб, то нахуя мне тогда, тупая ты покрышка, покупать его у тебя?
— Меня, Ницше, твои запарки совершенно не колышут — спокойно парировала продавщица. — Дел у меня больше нет, как вместе с тобой философствовать. Муку тебе продам. А хлеба — во, — продавщица показала мозолистый кукиш, для убедительности схватив себя за локоть.
Ницше задумался.
— А ты-то, — наконец произнес он, — ты-то сама хлеб пекла?
— Пекла, голубчик, пекла, — сказала продавщица. — Да я столько его выпекла, что ты бы всю жизнь ел, да еще и детям бы твоим осталось.
— У меня нет детей, — сообщил Ницше.
— Это звездец какой-то, — сказала продавщица. — Детей у него нет, хлеб он печь не умеет и не хочет, а только и знает, что честных продавщиц беспокоить.
— Это ты честная продавщица, что ли? — заинтересовался Ницше. — Да у тебя хлебало как у Муссолини. У честных людей лица другие.
— А что Муссолини? Чем тебе теперь Муссолини не угодил? Да он, если хочешь знать, тоже хлеб пёк. Эх ты, Ницше.
Ницше неуверенно потоптался на месте.
— Ладно, пёс с ним — махнул он рукой. — Давай сюда свою муку.
— Запомни, Ницше: культура — это лишь тоненькая хлебная корочка над раскаленным хаосом, — довольно сказала продавщица. — Крепко запомни.
— Запомню, — сказал Ницше с ненавистью. — Крепко запомню.
На следующий день Ницше пришёл в тот же магазин.
— Чего тебе? — спросила продавщица.
— Муки давай, сквозь зубы ответил Ницше.
— Что, научился печь?
— Тебя, мразину такую, забыл спросить. Давай муки.
— За такую грубость могу и скалкой по хлебальнику… — промямлила продавщица.
— Давай муку, говорю.
Продавщица подала муку.
— А теперь жри.
— Что жрать?
— Муку жри.
— С какого перепугу? Сам жри.
— Я сказал жри, сказал Ницще и опустил продавщицу мордой в муку. — Что, нравится?
Продавщица покорно съела муку и посмотрела на философа испуганными глазами.
— Приятно, да? А я вчера целый вечер это дерьмо жрал.
Ницше так и не научился печь хлеб.